Напутствие про науку от непутевого на пути

Извините, в спешке и надо рано утром ехать в поле - далеко и без связи.

И боюсь, что не скажу, а чувствую – надо, а могу не успеть. Все очень быстро – и это хорошо. Но опасно. И, торопясь, надо смотреть под  ноги.

Михаил Ефимович Гольцман в начале 90-х, на защите диссертации тогда  редкого, почти уникального своего студента, в ответ на вопрос вымирающих тогда идиотов-коллег-ученых-учеников «А что же дальше?!» сказал: «Надо пронести свечу». Почти без пояснений, как он умеет.
Мы с моим учителем и другом, Ежом (С.В. Поповым) тогда работали на стройке, зарабатывая на «поле» и статьи в отстойных русских журналах, которые никто не читает. А нам казалось  - на мысль. Причем, естественно - невечную, но объясняющую устройство мира.

Я слышу вслух и громко произнесенное слово «реформа»  - я радуюсь тому, что вслух и громко.
«Аудит!» - Г.! Неужели настали эти времена, и каждый получит то, что заслуживает (Present Indefinite, т.е. «неопределенный по времени» – здесь важен). Каждая сошка узнает и получит свой шесток, и каждому – по серьгам! Да разве можно было об этом – не вонять между собой - мечтать!

Наверное, слишком интимное, но:
 - я уважал М.С. Гельфанада и испытывал к нему непреодолимую симпатию задолго до того, как он возник в моем ежедневном быту, и после того, как с ним познакомился, и после того, как он не отвечал на мои вежливые кивки при встрече на протестных «мероприятиях». («Кто он, и кто я»  - это моё, сл. Б., легкое отношение к жизни и к себе, и уважительное -  к ученым). Я уважаю его еще больше и испытываю еще большую симпатию за последовательную и умную общественно-научную активность (извините), которая не мешает оставаться ученым (мне мешает даже малая доля такой активности – не ученым быть, естественно, а кем-то другим, если в нормальных терминах). Если хочешь сэкономить время – прочти-послушай Гельфанда. Выше нет комплимента.
-  я не знал, но уважал с тех пор, когда был школьником, Алексея Кондрашова - мама говорила:  «Какой умный парень!» Тогда и слова-то такого – «парень» - в обиходе не деревни не было. «Симпатрическое видообразование»  я с тех пор запомнил как некое диссидентство, в хорошем смысле, в науке.  Хотя могу ошибаться сейчас – может, придумал. Неважно. Важны впечатления как векторы, задающие отношение к науке (и к жизни) как к либеральному процессу. Уже потом он стал вызывать жуткую симпатию – мир мал, а близких в нем много. Да и поступки, и активность, и наука – это же кайф какой-то!
- не интимное совсем, но я понял и Константина Северинова. Это было непросто. Но настоящий неученый способен отвлечься от формы, отсеять фигню и, сколько бы ни было контраргументов по тактике и мелочам, понять значимость аргументов стратегических.

Мне не надо было начинать понимать и испытывать симпатию или почти любовь ко многим состоявшимся ученым, кого я знал до того, как они ими стали и после начали объяснять «как надо».  И я  даже не обращаю внимания на то, где и в каких условиях они ими стали и где они объясняют «как надо». К сути дела и к праву учить, беспокоиться и делиться опытом – понятному (без опыта) давно многим - это не относится никак. И это не про статус, не про заслуги, ни про ум и состоятельность, которые дают такое право, возможности и обязанность.

Это было про свечу.

А если практически, очень прошу: не надо начинать аудит «с понедельника», как принято в этой стране (а чаще задним числом).
Уважаемые ученые, неравнодушные к развитию науки в России, обладающие статусом, правом учить, бесценным опытом, которого здесь нет, сформулируйте новые хорошие адекватные вне границ правила (что вы сделали уже) и добейтесь, чтобы они не с понедельника вступили в жизнь (что вы не сделали). Иначе песню про то «я знаю, как надо» будут петь про вас.

Вот что я боюсь не успеть сказать.